Я к ним подойду. Одеялом укрою,
О чём-то скажу, но они не услышат.
Спрошу — не ответят… А в комнате — трое.
Нас в комнате трое, но двое не дышат.
Я знаю: не встанут. Я всё понимаю…
Зачем же я хлеб на три части ломаю?
27 января 1944 года Красная Армия в результате операции «Искра» прорвала блокадное кольцо на 12-километровом фронте. 879 дней длилась осада Ленинграда. Огромное количество жизней унесла она с собой.
8 сентября 1941 г. противник вышел к Ладожскому озеру, захватил Шлиссельбург и блокировал Ленинград с суши. Этот день считается днем начала блокады. Были разорваны все железнодорожные, так как пала Мга — последняя ж/д станция, связывающая с большой землей, и автомобильные коммуникации. Сообщение с Ленинградом теперь поддерживалось только по воздуху и Ладожскому озеру. С севера город блокировали финские войска, которые были остановлены на рубеже государственной границы 1939 г.
Директива Гитлера гласит о полном разрушении Ленинграда путем бомбежек и артобстрелов. Жителей запланировано уморить голодом. Предложения о сдаче — не принимать. Как сказано в директиве: «финны согласны в этом отношении, так как у них тоже нет надобности в этом городе».
С первых же бомбежек немцы поджигают огромные Бадаевские склады (сеть деревянных сооружений, основной продуктовый запас города).
В городе вводится осадное положение. Для распределения продуктов питания в город направляется молодой хозяйственник Павлов, который стремится найти любые резервы. Организуется выдача продовольственных карточек. Женщину, работавшую в типографии где изготавливали карточки и пытавшуюся украсть несколько, расстреливают. Павлов изыскивает любые пищевые резервы: пыль с мельниц, ячмень с пивоварен и прочее. Пищу доставляют в город баржами через Ладожское озеро. Число потопленных барж огромно, и все равно накормить 3-х милионный город имеющимися запасами неудается, сокращаются нормы выдачи хлеба. С потопленных барж поднимают плесневелое зерно и хлеб начинает пахнуть тиной. Начинают добавлять затхлое зерно. Состав постоянно меняется, но неизменно ухудшается. Хлеб становится твердый как камень и дерет горло. Желудки поначалу непринимают такой пищи.
8 ноября немцами был взят Тихвин. С потерей этого города наступает продовольственный кризис. Паек уменьшается до 150 грамм служащим, иждивенцам и детям до 12 лет. На Ладожском озере начинает ходить лед, движение барж прекращается и с 20 ноября паек еще раз уменьшается: служащим, иждивенцам и детям до 12 лет — по 125 граммов, войскам — 500 грамм, немного каши и супа.
19 ноября открывается ледовая дорога по льду Ладожского озера, но её крайне нехватает. Знаменитая «Дорога Жизни» сначало именовалась дорогой смерти, из-за своей опасности и большой смертности. На «дороге Жизни» водителей подстерегала немецкая артиллерия, авианалеты, частые полыньи и ледяной северный ветер. Опаздывающим с грузом водителям вешали табличку в бараке «Товарищ N! Сегодня из-за твоего опаздания 5000 ленинградцев остались без хлеба!».
8 декабря отключается электроснабжение для жилих домов, а потом встают трамваи, заводы переходят на одно, двух, трехдневные режимы работы.
«По городу ходит смерть» — так можно описать положение Ленинграда в самую страшную блокадную зиму 1941-42 годов. Холод, голод и тишина — самые страшные враги. Днем и ночью на улицах звучит канонада, люди как живые мертвецы медленно бредут куда-то, а ночью полная темнота. Как подснежники появляются на улицах трупы закутанные в одеяла, из-за отключенного водопровода люди бредут до проруби за водой. Все больше умерших лежат на дорогах. по воспоминаниям «сидит на скамейке парочка в парке, обнявшись, кажется, так хорошо им греться. Подойдеш, а они сидят мертвые.» С фронта мобилизуют саперные части для взрыва братских могил для трупов, которые по городу собирают специальные похоронные команды.
В хлеб начинают добавлять хлопковый жмых, который нашли на военно-морском складе для сжигания в топках кораблей. Так как в нем содержиться яд. Но при определенной термической обработке он пропадает. Хлеб печется на льняном масле, добавляется «пищевая» целюлоза и «пищевые» опилки. В Неве находят несколько бочек кислой капусты, которую утопили из-за испорченности, но она пускается в ход. Цены на черном рынке примерно такие: за золотое кольцо с брилиантом — мешок картошки.
Но жизнь в городе теплится, Орбели — директор Эрмитажа, организует встречи и заседания в честь годовщин великих поэтов. Проходят концерты, в том числе Шостаковича с его знаменитой «Ленинградской симфонией». Анна Ахматова, находившаяся в Ленинграде и писавшая стихи как и совет писателей, сидела в траншее на Марсовом поле во время воздушных налетов.
8 декабря Тихвин отвоевывают. В руках немцев он был месяц. Восстанавливают ж/д узел и паек увеличивается. 23 декабря, после месяца самого наименьшего 125-граммового пайка, Жданов увеличивает его на свой страх и риск на 75 грамм. Это было встречено с огромной радостью.
Я стараюсь заострить внимание именно на жителях города и их положении, не касаясь военных положений, чтобы полностью проникнуться той ужасной обстановкой.
Знаменитый метроном, вошедший в историю блокады Ленинграда как культурный памятник сопротивлению населения, транслировался во время налетов именно через эту сеть. Быстрый ритм означал воздушную тревогу, медленный ритм — отбой.
Линия фронта тогда проходила в 4-х км от Кировского завода, до нее ходил трамвай, возивший солдат и боеприпасы, конечная станция была же на немецкой стороне.
С февраля нормы опять увеличиваются и сразу уменьшается количество смертей. В апреле вновь стали ходить трамваи. Везде, где только можно сажают капусту, картошку и прочие сьесное. Варят суп из лопуха и т.д.
Самое страшное время блокады было пережито. Немцы начинают более широкомасштабный обстрел. Но лютый голод и холод преодолен. Число погибших примерно 750 000 человек.
Будем же помнить их подвиг, будем же достойными предками тех героев.
Спасибо…
большо спасибо тем кто боролся с фашизмом! смерть тем уродам кто пытается прорвать блокаду из нутри.
Фашизм — это очень просто Борис Стругацкий Эпидемиологическая памятка Чума в нашем доме. Лечить ее мы не умеем. Более того, мы сплошь да рядом не умеем даже поставить правильный диагноз. И тот, кто уже заразился, зачастую не замечает, что он болен и заразен. Ему-то кажется, что он знает о фашизме все. Ведь всем же известно, что фашизм — это: черные эсэсовские мундиры; лающая речь; вздернутые в римском приветствии руки; свастика; черно-красные знамена; марширующие колонны; люди-скелеты за колючей проволокой; жирный дым из труб крематориев; бесноватый фюрер с челочкой; толстый Геринг; поблескивающий стеклышками пенсне Гиммлер, — и еще полдюжины более или менее достоверных фигур из «Семнадцати мгновений весны», из «Подвига разведчика», из «Падения Берлина»… О, мы прекрасно знаем, что такое фашизм — немецкий фашизм, он же — гитлеризм. Нам и в голову не приходит, что существует и другой фашизм, такой же поганый, такой же страшный, но свой, доморощенный. И, наверное, именно поэтому мы не видим его в упор, когда он на глазах у нас разрастается в теле страны, словно тихая злокачественная опухоль. Мы, правда, различаем свастику, закамуфлированную под рунические знаки. До нас доносятся хриплые вопли, призывающие к расправе над инородцами. Мы замечаем порой поганые лозунги и картинки на стенах наших домов. Но мы никак не можем признаться себе, что это тоже фашизм. Нам все кажется, что фашизм — это: черные эсэсовские мундиры, лающая иноземная речь, жирный дым из труб крематориев, война… Сейчас Академия Наук, выполняя указ Президента, лихорадочно формулирует научное определение фашизма. Надо полагать, это будет точное, всеобъемлющее, на все случаи жизни определение. И, разумеется, дьявольски сложное. А, между тем, фашизм — это просто. Более того, фашизм — это очень просто! Фашизм есть диктатура националистов. Соответственно, фашист — это человек, исповедующий (и проповедующий) превосходство одной нации над другими и при этом — активный поборник «железной руки», «дисциплины-порядка», «ежовых рукавиц» и прочих прелестей тоталитаризма. И все. Больше ничего в основе фашизма нет. Диктатура плюс национализм. Тоталитарное правление одной нации. А все остальное — тайная полиция, лагеря, костры из книг, война — прорастает из этого ядовитого зерна, как смерть из раковой клетки. Возможна железная диктатура со всеми ее гробовыми прелестями — скажем, диктатура Стресснера в Парагвае или диктатура Сталина в СССР, — но поскольку тотальной идеей этой диктатуры не является идея национальная (расовая) — это уже не фашизм. Возможно государство, опирающееся на национальную идею, — скажем, Израиль, — но если отсутствует диктатура («железная рука», подавление демократических свобод, всевластье тайной полиции) — это уже не фашизм. Совершенно бессмысленны и безграмотны выражения типа «демофашист» или «фашиствующий демократ». Это такая же нелепость как «ледяной кипяток» или «ароматное зловоние». Демократ, да, может быть в какой-то степени националистом, но он, по определению, враг всякой и всяческой диктатуры, а поэтому фашистом быть просто не умеет. Так же, как не умеет никакой фашист быть демократом, сторонником свободы слова, свободы печати, свободы митингов и демонстраций, он всегда за одну свободу — свободу Железной Руки. Могу легко представить себе человека, который, ознакомившись со всеми этими моими дефинициями, скажет (с сомнением): «Этак у тебя получается, что лет пятьсот-шестьсот назад все на свете были фашистами — и князья, и цари, и сеньоры, и вассалы…» В каком-то смысле такое замечание бьет в цель, ибо оно верно «с точностью до наоборот»: фашизм — это задержавшийся в развитии феодализм, переживший и век пара, и век электричества, и век атома, и готовый пережить век космических полетов и искусственного интеллекта. Феодальные отношения, казалось бы, исчезли, но феодальный менталитет оказался живуч и могуч, он оказался сильнее и пара, и электричества, сильнее всеобщей грамотности и всеобщей компьютеризации. Живучесть его, безусловно, имеет причиной то обстоятельство, что корнями своими феодализм уходит в дофеодальные, еще пещерные времена, в ментальность блохастого стада бесхвостых обезьян: все чужаки, живущие в соседнем лесу, — отвратительны и опасны, а вожак наш великолепно жесток, мудр и побеждает врагов. Эта первобытная ментальность, видимо, не скоро покинет род человеческий. И поэтому фашизм — это феодализм сегодня. И завтра. Только, ради Бога, не путайте национализм с патриотизмом! Патриотизм — это любовь к своему народу, а национализм — неприязнь к чужому. Патриот прекрасно знает, что не бывает плохих и хороших народов — бывают лишь плохие и хорошие люди. Националист же всегда мыслит категориями «свои-чужие», «наши-ненаши», «воры-фраера», он целые народы с легкостью необыкновенной записывает в негодяи, или в дураки, или в бандиты. Это важнейший признак фашистской идеологии — деление людей на «наших и ненаших». Сталинский тоталитаризм основан на подобной идеологии, поэтому-то они так похожи, эти режимы — режимы-убийцы, режимы — разрушители культуры, режимы-милитаристы. Только фашисты людей делят на расы, а сталинисты — на классы. Очень важный признак фашизма — ложь. Конечно, не всякий, кто лжет, фашист, но всякий фашист — обязательно лжец. Он просто вынужден лгать. Потому что диктатуру иногда еще как-то можно, худо-бедно, но все-таки разумно, обосновать, национализм же обосновать можно только через посредство лжи — какими-нибудь фальшивыми «Протоколами» или разглагольствованиями, что-де «евреи русский народ споили», «все кавказцы — прирожденные бандиты» и тому подобное. Поэтому фашисты — лгут. И всегда лгали. И никто точнее Эрнеста Хемингуэя не сказал о них: «Фашизм есть ложь, изрекаемая бандитами». Так что если вы вдруг «осознали», что только лишь ваш народ достоин всех благ, а все прочие народы вокруг — второй сорт, поздравляю: вы сделали свой первый шаг в фашизм. Потом вас осеняет, что высоких целей ваш народ добьется, только когда железный порядок будет установлен и заткнут пасть всем этим крикунам и бумагомаракам, разглагольствующим о свободах; когда поставят к стенке (без суда и следствия) всех, кто идет поперек, а инородцев беспощадно возьмут к ногтю… И как только вы приняли все это, — процесс завершился: вы уже фашист. На вас нет черного мундира со свастикой. Вы не имеете привычки орать «хайль!». Вы всю жизнь гордились победой нашей страны над фашизмом и, может быть, даже сами, лично, приближали эту победу. Но вы позволили себе встать в ряды борцов за диктатуру националистов — и вы уже фашист. Как просто! Как страшно просто. И не говорите теперь, что вы — совсем не злой человек, что вы против страданий людей невинных (к стенке поставлены должны быть только враги порядка, и только враги порядка должны оказаться за колючей проволокой), что у вас у самого дети-внуки, что вы против войны… Все это уже не имеет значения, коль скоро приняли вы Причастие Буйвола. Дорога истории давно уже накатана, логика истории беспощадна, и, как только придут к власти ваши фюреры, заработает отлаженный конвейер: устранение инакомыслящих — подавление неизбежного протеста — концлагеря, виселицы — упадок мирной экономики — милитаризация — война… А если вы, опомнившись, захотите в какой-то момент остановить этот страшный конвейер, вы будете беспощадно уничтожены, словно самый распоследний демократ-интернационалист. Знамена у вас будут не красно-коричневые, а — например — черно-оранжевые. Вы будете на своих собраниях кричать не «хайль», а, скажем, «слава!». Не будет у вас штурмбаннфюреров, а будут какие-нибудь есаул-бригадиры, но сущность фашизма — диктатура нацистов — останется, а значит, останется ложь, кровь, война — теперь, возможно, ядерная. Мы живем в опасное время. Чума в нашем доме. В первую очередь она поражает оскорбленных и униженных, а их так много сейчас. Можно ли повернуть историю вспять? Наверное, можно — если этого захотят миллионы. Так давайте же этого не хотеть. Ведь многое зависит от нас самих. Не все, конечно, но многое. Взято с http://www.hro.org/actions/nazi/2003/07/bns.php
Мы помним.